СПРАВКА:

МАКСИМОВЫ

https://www.prlib.ru/section/1184719

Инженер-капитан-лейтенант Константин Матвеевич Максимов (1915—1943) в 1939 г. окончил дизельный факультет Высшего военно-морского инженерного училища имени Ф. Э. Дзержинского и был направлен в подплав Краснознаменного Балтийского флота. В Великую Отечественную войну вступил командиром БЧ‑5 одной из наиболее прославленных в годы войны подводных лодок Балтики — «Щ‑406». Ее командиром был выпускник Военно‑морского училища имени М. В. Фрунзе капитан 3 ранга Евгений Яковлевич Осипов.

Знавший Константина Максимова писатель Всеволод Азаров в книге «Подводник Осипов» вспоминает его как человека с «цепкой памятью, золотыми руками и храбрым сердцем». По словам писателя, командир боевой части № 5 относился к своей подводной лодке, как к живому существу, и, будучи первоклассным специалистом, получил от товарищей прозвище «машинный бог».

Первый боевой поход «Щ‑406», начавшийся 23 июня 1942 г., проходил тяжело. О нем подробно рассказывается в издании ленинградского Высшего военно-морского инженерного училища имени В. И. Ленина «Инженеры механики флота в Великой Отечественной войне. Сборник боевых эпизодов». Преодолев Гогландскую противолодочную позицию в Нарвском заливе, подлодка всплыла для зарядки аккумуляторной батареи и была атакована немецким самолетом. Одна бомба взорвалась вблизи кормы с левого борта. Из строя вышли электрическое управление вертикальным и горизонтальными рулями, перископы, гирокомпас. Аварийные работы заняли весь день 25 июня. Инженер Максимов вместе с электриками и трюмными принял активное участие в устранении неисправностей. Лодка в это время лежала, затаившись, на дне.

К ночи работы были окончены и «Щ‑406» взяла курс на форсирование Нарген‑Порккалауддских минных заграждений. На это потребовалось около 18 часов, в течение которых подлодка шла малым ходом на глубине 45‑50 м, прижимаясь к грунту. После этого выход в Балтику был открыт. За боевой поход экипаж атаковал и потопил 5 немецких транспортов общим водоизмещением 40 тыс. т.

При возвращении на базу, 6 августа, в Нарвском заливе подлодка попала в засаду и была атакована сторожевым кораблем и катерами противника. Глубинная бомба разорвалась поблизости от правого борта. С нарастающим дифферентом на нос «Щ‑406» начала уходить на глубину и упала на дно. Константину Максимову удалось оторвать подлодку от грунта и выйти на большие глубины. Лодка ушла от преследования и 9 августа благополучно вернулась в Кронштадт. В море экипаж пробыл 36 суток.

За успешные боевые действия ПЛ «Щ‑406» 23 октября 1942 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР была награждена орденом Красного Знамени. Командир лодки капитан 3-го ранга Евгений Осипов был удостоен звания Героя СССР, а инженер механик Константин Максимов награжден орденом Ленина.

В кампанию 1943 г. подлодка была направлена в числе первых 3 лодок на разведку противолодочных рубежей противника в Финском заливе. В ночь на 29 мая 1943 г. «Щ‑406» ушла в поход, оказавшийся последним. С 1 июня она перестала отвечать по радиосвязи. Долгое время экипаж считался пропавшим без вести. В 2017 г. подлодка была обнаружена поисковой экспедицией в районе острова Большой Тютерс в Финском заливе. Причиной гибели считается подрыв на немецком минном заграждении.

25 мая 1943 г. перед походом Константин Максимов написал последнее в своей жизни письможене Серафиме Федоровне, находившейся в эвакуации в Алтайском крае, в городе Бийске. В пожелтевшем треугольнике стихи Константина Симонова «Жди меня» и надежды на встречу: «Как красиво и метко сказано «ожиданием своим ты спасешь меня». Хотя тебе и долго придется ждать, но ты все же жди, Симулька!».

• Письмо Константина Матвеевича Максимова к жене Серафиме Федоровне Максимовой. 20 марта 1942 г. - [Б. м.], 20 марта 1942. https://www.prlib.ru/item/1287311

«Ты в мильон раз права, сказав: «Как тяжело расставаться!». Так тяжело, так тяжело, что даже трудно описать. <…>Ведь мы с тобой расстались не в лучших условиях (хотя и те расставания мы с тобой переносили болезненно — бессилен я познать ту волшебную силу, которая нас связала и продолжает связывать наши горячие, почти одинаково бьющиеся сердца), а в условиях осажденного города немецкими оккупантами, в условиях жестокой, ожесточенной борьбы с врагами всего прогрессивного человечества!

Быть участником жестокой борьбы, значит необходимо свою жизнь подвергнуть смертельной опасности, но мы не будем сейчас говорить о смерти, а будем говорит о борьбе, о мести, которая для воинов сейчас является самой благородной задачей!

Я буду мстить немецким оккупантам за тебя, за своих детей… и в этой благородной задаче — мести за ваши страдания — я постараюсь выйти не только победителем, но живым победителем!».

• Письмо Константина Матвеевича Максимова к жене Серафиме Федоровне Максимовой. 13 апреля 1942 г. - Ленинград, 13 апреля 1942.        https://www.prlib.ru/item/1285773

​«Симулька! Это письмо будет полно моими огорчениями и сожалениями. Удивительно долго не пишешь письма, жду с 4 апреля с.г. и никак не могу дождаться. Изо дня на день откладываю получение писем и все нет и нет!  <…>Ну что ж, я сильно об этом сожалею и мне становится страшно больно, когда я долго не ощущаю твоей письменной близости.<…> Резкостей не позволю писать в этом письме, наберусь силой и волей и постараюсь  дождаться твоего письма. Нет письма, ну что же боле, я сожалею моей доле и предаюсь своей судьбе! Да! Судьба! Ты скажешь суеверие! Пускай! Я не нахожу слов как выразить этот психический момент людей в том числе и мой — это воевать во славу своей родины и остаться в живых. Назовем это Судьбой. Но поверь, Симулька, если так совершится и судьба по отношении меня будет щедрой, то при любых препятствиях и любых обстоятельствах я приложу все силы, чтобы встретиться с тобой и детьми, увидеть любые изменения в твоей жизни и моих (а также твоих) детей».

• Письмо Константина Матвеевича Максимова к жене Серафиме Федоровне Максимовой. 4 мая 1942 г. - [Ленинград], 4 мая 1942. https://www.prlib.ru/item/1285944

«Когда я посмотрю на все окружающее, то милее тебя не вижу, пускай это не вскружит тебе голову,  и ты не посмей играть на моих чувствах — но это в действительности так. Но ты должна понять, что прожить такую школу жизни, это серьезное испытание и проверка качеств людей. Мне кажется, этот экзамен мы с тобой выдержали на «отлично». Не правда ли?

Симулька, если все по-хорошему и я останусь в живых, то я на будущее наметил оригинальный план нашей совместной жизни и мы его выполним обязательно. Об этом немного позже опишу подробно, это не хвастовство и вполне реально.

Пиши письма чаще, меня это радует… живу последними письмами…».

• Письмо Константина Матвеевича Максимова к жене Серафиме Федоровне Максимовой. 12 декабря 1942 г. - Ленинград, 12 декабря 1942. https://www.prlib.ru/item/1285745

«Симулька! Ты сделала много для нашего будущего счастья, постарайся сделать еще, может быть, половину того, что ты сделала и мы тогда сможем восторжествовать. Ведь настанет же час, когда мы с тобой должны встретиться. Не правда ли! Я даже хотел бы с тобой встретиться в войну. Дни-деньские сижу и мечтаю как бы попасть к тебе, в далекий Бийск. Надо мной висит карта с обозначением города Бийска и смущает она меня до невероятности. Если были бы крылья, так взял бы и полетел к тебе.

<…>

Как хотелось бы повидать дочурку Леру, о которой ты пишешь как о умнице. Неужели война и ее еще маленькую — сделала взрослой. Да! Война? Война — это ужас, слезы, горе, страдания. Война это сплошное страдание и горе».

• Письмо-треугольник Константина Матвеевича Максимова к жене Серафиме Федоровне Максимовой. 25 мая 1943 г. - 25 мая 1943. https://www.prlib.ru/item/1287349

(В пожелтевшем треугольнике стихи Константина Симонова «Жди меня» и надежды на встречу):

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

 

Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души…

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

 

Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: — Повезло.

Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой, -

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

«Как красиво и метко сказано «ожиданием своим ты спасешь меня». Хотя тебе и долго придется ждать, но ты все же жди, Симулька! Слова в этом стихе прими как мои, я ужасно доволен им, высказано все, что думаю я».

 

 СПРАВКА:

ГАРПФ

Письма из семейного архива жительницы блокадного Ленинграда Ванды Иосифовны Гарпф (Ицхакиной) (1925 г. р.). Большая их часть написана её матерью, Аделью Михайловной Гарпф. Остальные – отцом, Иосифом Лукичом Гарпф и братом Станиславом. Все письма адресованы одному человеку – второму брату Ванды Гарпф Михаилу. Незадолго до войны он уехал в составе джазового оркестра на гастроли и тем самым избежал блокады Ленинграда.

Семья, оставшаяся в городе, главным образом, мама, писали ему практически ежедневно. Рассказывали о семейных новостях, о том, как живут, работают и чем питаются. На многих письмах видны следы военной цензуры: закрашены или вырезаны абзацы или целые страницы. Пережившая тяжелые испытания, потерявшая отца семья была эвакуирована из Ленинграда летом 1942 г. и воссоединилась с братом Михаилом.

• Письмо Адели Михайловны Гарпф из Ленинграда сыну Михаилу Иосифовичу Гарпф. 4 июля 1941 г. (1) / Гарпф Адель Михайловна (1887—1970-е).  https://www.prlib.ru/item/1292916

«Дорогой Мика! Твою открыточку от 29 с.м. получили вчера, и письмо тоже. Мужайся, держи себя в руках, живи одной надеждой, что в недалеком будущем разгромим фашистов, иначе не стоит жить. Это чувство окрыляет, придает сил и успокаивает. Весь народ сейчас в повышенном настроении».

• Письмо Адели Михайловны Гарпф из Ленинграда сыну Михаилу Иосифовичу Гарпф. 26 июля 1941 г.  https://www.prlib.ru/item/1292854

«Дорогой мой Микушка! Третьего дня получила 200 рублей от тебя, за что очень благодарим. <…>Мы с жадностью читаем все, что пишут про Москву и болеем душой за всех москвичей. Молодцы, что так хорошо справляются с тушением пожаров. Но все это, конечно, действует на нервы. Как ты себя чувствуешь? Уедешь ли, и когда, дальше за Урал? Нам очень грустно будет сознание, что ты так далеко от нас».

• Письмо Ванды Иосифовны Гарпф (Ицхакиной) и Иосифа Лукича Гарпф Михаилу Иосифовичу Гарпф. 28  августа 1941 г.    https://www.prlib.ru/item/1292873

«Дорогой Мика! Сидим себе втроем за чайным столом и вспоминаем своих сыновей. Кругом тихо, все уже спят, да и вообще ничего не нарушает тишины, а ведь как подумаешь, что уже так недалеко льется кровь, жутко становится».

• Письмо Адели Михайловны Гарпф из Ленинграда сыну Михаилу Иосифовичу Гарпф. 23 ноября 1941 г. / Гарпф Адель Михайловна (1887—1970-е).

«Все надеемся, что блокада скоро будет прорвана, немцы выдохнутся, и мы вздохнем свободнее. Мы начинаем уже приноравливаться к граммным нормам хлеба, крупы, мяса. Я аккуратно делю продукты на 10 дней. Варю суп на 2 дня — больше этого мы ничего не едим. Каждый получает 4 поварешки супу и баста. Дети едят только вечером, когда возвращаются домой, там, на службе, они ничего не едят. Чай пьют со своим кусочком хлеба. Мы все получаем 625 гр. хлеба в день.

<…> Стасик был сегодня в бане. Говорит, что все очень худые, как высохшие. Но все это ничего, лишь бы пережить и дожить до разгрома Гитлера… <…>Мы, действительно, в незавидном положении. Скоро, скоро воскреснем, лишь бы не падать духом. Папочка сейчас не жалуется больше так сильно, как первое время — обтерпелся».

• Письмо Адели Михайловны Гарпф из Ленинграда сыну Михаилу Иосифовичу Гарпф. 3 апреля 1942 г. / Гарпф Адель Михайловна (1887—1970-е).

«Дорогой мой Микушка! Вчера опять получил письмо от тебя от 10 января, когда ты еще не знал о кончине папы. Оно очень мило, сердечное, душевное — спасибо! Буквально на днях ждали улучшения. Да, мой дорогой, мы все ждали, как папа выразился: «лавиной после 1го польются продукты». И что же? Январь оказался самым страшным, самым тяжелым месяцем. Я счастлива была, что папа не испытывал больше мучений…

Микуша, пока не высылай денег, они же тебе нужнее, а вот что придумай. Не можешь ли каким-либо путем через надежного москвича прислать нам посылку — немного масла, сахару, муки, крупы. Из этих продуктов — это для нас самые дорогие. Мы были бы бесконечно счастливы.

<…>Не говори глупостей — незачем тебе костюм продавать и саксофон попридержи. Ты ведь артист, тебе нужно быть одетым и хорошо одетым. А что тут купить на деньги? Масло стоит из-под полы 1800—2500 рублей кило. Хлеб колеблется — 30-50 рублей 100 грамм… Мы раз купили масло за 400 рублей за 250 граммов. Острая потребность была. Больше ни на что ни разу так не тратили — не в состоянии, да оно и безумие».

• Письмо Адели Михайловны Гарпф из Ленинграда сыну Михаилу Иосифовичу Гарпф. 31 мая/1 июня 1942 г.

«Дорогой мой Микушка! Сейчас без 5 минут 10 вечера. Поужинали пшенной кашей и выпили соевого молока — это последнее сейчас в большой моде. Ванда, хотя его сама приносит, но его не пьет. Ванда уже в постели, Стас крутит папиросы. Из окна виден шпиль Петропавловской крепости, весь розовый, освещенные вечерним закатом солнца. Твое письмо все еще не опущено, нет как-то сил дойти до почты. Раздаются отдаленные залпы орудий, верно, выкорчевывают фашистов. Хоть бы скорей они убрались восвояси».

 

СПРАВКА:

СИРОТА (СОЛОВЬЕВА), ГАЛИНА МИХАЙЛОВНА (Р. 1931) БРАГИНСКАЯ, ЕВДОКИЯ АЛЕКСАНДРОВНА (1911–1993)

https://www.prlib.ru/section/1180705

Воспоминания Галины Михайловны Соловьёвой (Сироты) (1931 г.р.) «Жили-выживали». В августе 1941 г. 9-летняя Галя, только окончившая второй класс средней школы, была эвакуирована из Ленинграда вместе с бабушкой в село Зубрилово Пензенской области. В Ленинграде осталась мама Евдокия Александровна Брагинская (1911–1993), эвакуированная весной 1942 г. В эвакуации она работала в военном госпитале. К концу войны госпиталь был переведен в Днепропетровск, и семья переехала вместе с ним. После войны, в конце лета 1945 г., они вернулись в Ленинград.

«Бомбить нас начали через полчаса после отъезда. Первая бомба разорвалась, не долетев до эшелона. Поднялся страшный крик и плач. Бабушка стала пихать меня под лавку и закрывать чужими чемоданами, но я вырвалась и побежала вслед за всеми — в кювет. Помню запах влажной земли и пыльной травы, в которую я вцепилась, уткнувшись в нее лицом. Дальнейшее я плохо помню. Я спала все время, пока мы ехали, отходя от смертельного испуга».

«От мамы редко приходили письма и шли они к нам очень долго. Мама коротко сообщала нам, что работает на оборонных работах, роет окопы и все обещала: «Я к вам приеду». <…>«В начале апреля вечером в окно избы постучали. Принимайте гостей! — закричал хриплый мужской голос. Мы все разом выскочили во двор. У калитки стояла телега, а в ней кто-то сидел. В этот кто-то никак не мог подняться на ноги. «Дуся! — не своим голосом закричала бабушка и кинулась к телеге. <…>Мы привели маму домой. Она сидела на лавке и молчала. Молчали и мы. Я не подбежала к ней и не обняла ее. Я онемела. Эта женщина не была моей мамой. Перед нами сидела старуха. Ее зеленистое лицо было худым и страшным, а руки висели как плети. Глаза она закрыла. И вдруг, четко и зло сказала: «Дайте есть».

О возвращении в Ленинград в 1945 г.

«Дорога была тяжелой. Ехали медленно, с большими остановками, пережидая воинские эшелоны с демобилизованными солдатами. Из эшелонов доносились звуки гармошки и разудалые песни. Солдаты ехали домой. <…>И вот мы дома! Утренний город встречал нас хорошей погодой и привычными звуками: шарканьем метел дворников по тротуарам, шагами спешащих на работу прохожих, звонками трамваем.

От Московского вокзала до нашего дома идти недалеко и мы почти бежим. Иногда мама останавливается возле развалин разбомбленного дома и горестно качает головой. Это потом уже ленинградцы, вместе с нами, школьниками, разберут завалы и на месте разбитых домов рассадят скверы.

В коммунальной кухне нас встречает наш сосед, пьяненький дядя Коля. Я в восторге кричу «Здравствуйте!». Он застывает на месте, а потом хватает меня в охапку. Я вырываюсь от него и бегу в нашу комнату. Здесь все на своих местах, все так знакомо и дорого. Мама разбирает наши вещи, а я роюсь в шкафу, выдвигаю ящики комода. Комод почти пуст, но в самом нижнем ящике я нахожу случайно недочитанную перед отъездом книгу «Хижина дяди Тома» и прижимаю ее к груди как старого друга».

• Федорова Надежда Васильевна (1927-2016). Дневник

Об эвакуации по Ладожскому озеру (в начале мая 1942 г.)

«Машины вереницей ехали по озеру. А на дворе май. Вода доходила не только до колес грузовиков, но и доходила до бортов машин. Машины двигались медленно. Дорога была указана флажками. Военные стояли у каждого поворота. И казалось, что дорога, как зигзагообразная полоса, колесит по озеру. А рядом чернели полыньи. То ли они были от бомбежек, то ли они были от весны. Бомбежки не прекращались. Страх леденил наши детские сердца. А взрослые худые, бледные, измученными глазами глядели на эту воду, на скользкий подтаивающий лед под колесами грузовиков. Впереди машина ушла под лед. Суматоха, крики, грохот от бомбежки. Военные сворачивали машины то вправо, то влево. Хорошо, что машины шли на больших расстояниях, иначе мы бы не добрались до берега. Страх уже пронизывал всех и казалось, что это никогда не кончится, и мы все обезумим. Тогда Зоя Георгиевна взяла брезентовую накидку и накрыла машину и всех нас. Выскочить мы все равно бы не успели, если бы машина ушла под лед. А когда не видишь, то это спокойнее <…>Трудно понять плывешь ты или едешь на машине. Что-то трещало, голоса становились надрывними. Машина наша кряхтела, казалось, вот-вот опрокинется на бок или уткнется в полынью кабиной. Но бог милостив к нам и мы переехали Ладожское озеро».